Лекция о стыде Питера Шабада

"Нападение на самого себя:
стыд и его влияние на нашу жизнь"

Лекция Питера Шабада посвящена стыду и парализующему самоощущению, к которому может привести разрыв между тем, как мы себя проявляем, и тем, как нас воспринимают в отношениях. Тормозящий эффект стыда приводит к неуверенности в себе и не позволяет проходить этапы, необходимые для человеческого развития и роста.

Питер Шабад - Доктор философии, ассоциированный профессор психиатрии в Медицинской школе Северо-Западного университета (США).

Первое, что я хочу обозначить, моя ориентация — это психоанализ и экзистенциальная психология. На меня очень сильное влияние оказал Достоевский, русский писатель. Он меня очень многому научил в сфере психологии. Также на меня оказали влияние Кьеркегор и Ницше, знаменитые философы. Это экзистенциальная часть моего мышления и подхода. Когда я говорю об экзистенциализме, я имею в виду, что в экзистенциальной мысли есть несколько очень важных терминов.
Первое — это смерть. Конечно же, всё, что мы делаем, всё в сфере психологии обусловлено нашей конечностью, границами нашего существования, смертью. И для меня жизнь первичнее, чем терапия. Что я имею в виду? Важно не осуществлять терапию ради терапии, не делать психоанализ ради психоанализа, а заниматься терапией для того, чтобы жить достойную жизнь. Для меня жизнь всегда в приоритете, и это связано с тем, почему для меня так важна смерть. Я считаю, что у людей есть глубокая экзистенциальная потребность работать, жить и играть до собственной смерти. Любить, работать, играть в течение своей жизни до самой смерти. И также я часто использую термин сознание. Сознание для меня — это нечто отличное от того, что имеет в виду Фрейд. Я также люблю понятие совесть. Совесть для меня — это не суперэго, по Фрейду. А это человек на смертном одре. Я считаю, что это главный авторитет для нас по любому решению, и если мне нужно принять какое-то решение сейчас, то лучший способ принять это решение — понять, что делать или чего не делать — это представить себя на смертном одре. Можно использовать этот образ как зеркало, для того чтобы понять, как жить.
Сейчас я должен сказать, что я в целом против авторитетов. И в своём мышлении я тоже не ориентируюсь на авторитеты. Под авторитетами я понимаю внешних каких-то экспертов. Моя жизнь принадлежит мне и никому больше. Это важная часть моего мышления и моего подхода. Сейчас я подойду ещё к одному очень важному термину для экзистенциализма — свободе. Свобода самоопределения. Свобода жить свою жизнь. Свобода принимать решения за себя. Индивидуальность каждого человека уникальна и очень важна, и каждый должен воплотить свою индивидуальность до момента смерти. Как раз-таки через любовь, работу и игру. Свобода подводит нас к еще двум очень важным элементам экзистенциального мышления: ответственности и выбору. Выбор для меня подразумевает следующее: выбор — это привилегия, которая следует из моей свободы. Есть выборы, которые я могу делать в своей жизни, но если в нас очень много стыда, то каждый выбор становится бременем. Выбирать становится очень тяжело, если наше сознание обременено стыдом. Но если мы можем быть свободны, то свобода становится привилегией и ответственностью. Ответственность и выбор — это производные нашей свободы.

Для меня экзистенциальное мышление всегда является фоном моей работы. Я всегда держу это в голове, когда веду психотерапию. Для меня не важны термины. Для меня самое главное то, что скручивает человека в бараний рог, как бретцель.
Сократ когда-то говорил: стоит жить только отрефлексированную жизнь. Как и многие психоаналитики, я не согласен с Сократом. Мне кажется, что сама по себе любая жизнь достойна — не только та, которую мы осмысляем, которую мы отрефлексировали. Есть очень много людей, которые не слишком о себе задумываются, но при этом успешно любят, работают и играют. Очень много таких людей, но почему возникают проблемы и почему вообще психоанализ актуален?
Бывает, что у людей мышление становится таким выкрученным, таким скрученным, сжатым, что они не могут удовлетворительно проживать свою жизнь, поэтому психоанализ и в первую очередь теория защит, о которой писал Фрейд, так важны. Пихологические защитные механизмы ингибируют, сдерживают людей, не дают им жить достойной жизнью, и вот это мне интересно в первую очередь.
Геноцид и вообще всё зло в мире — это производные двух защитных механизмов, о которых писал Фрейд, а именно вытеснения и проекции. Если в мире есть зло, то я бы сказал, что самая важная часть, которая создает зло, это как раз-таки эти защитные механизмы. Если ваши родители, например, над вами издевались и вы не могли никак сопротивляться, то вам приходилось постоянно вытеснять то, что по отношению к вам делали родители, вытеснять это на других. Вы срывались на других людях — это если очень простыми словами объяснить идею Фрейда, идею вытеснения. И мы всегда проецируем происходящее внутри нас на других. Это ещё одна защита. Я буду говорить о других защитных механизмах сегодня, в том числе о некоторых защитах, которые я сформулировал сам. Надеюсь, стало понятно, что мой подход — это смесь экзистенциального мышления и психоаналитического мышления, в первую очередь теории защит (то, как защиты мешают человеку жить достойную жизнь). И, собственно ради этого я и работаю.
Хорошо давайте я начну со своего подхода. Я верю, что мы все можем жить свою жизнь страстно. Когда Фрейд писал про секс и агрессию, мне кажется, он имел в виду следующее: мы все рождены со страстью. В двадцатые годы прошлого века был французский философ, который использовал термин «витальная сила», «сила витальности» — и для меня это как раз та самая страсть, с которой мы рождаемся. Цель этой этой страсти парадоксальна. Цель страсти каждого человека — и я сейчас мыслю очень реляционно, я всегда осмысляю психологию через отношения — в том, чтобы посвятить себя чему-то большему, чем человек, то есть наша страсть всегда реляционна, она всегда ведет нас к отношениям. Условно говоря, вы рождаетесь в квадратике А, но ваша жизнь будет бессмысленна, если вы останетесь в этом квадратике. Если мы закончим свою жизнь там же, где мы её начали, то наша жизнь просто пойдёт по кругу, и она будет бессмысленна. Весь смысл нашей жизни посвятить себя чему-то большему — так я понимаю реляционную страсть, которая есть у каждого из нас, и через эту призму я понимаю индивидуальность. Индивидуальность — это творческая форма, которую вы передаёте своей страсти. Вы творчески оформляете свою страсть, посвящая себя чему-то большему, чем вы сами. Мне кажется, что именно так и создаётся индивидуальность. На определенном уровне все человеческие существа — это сосуды, в которых содержится нечто, что мы можем подарить миру. И когда я говорю про форму, про творческую форму — это и есть форма такого сосуда. Именно так я объясняю для себя индивидуальность.

Если через эту призму взглянуть на человеческую мотивацию, то мы увидим, что люди изначально неэгоистичны: в наших интересах вступать в отношения не только с самими собой, смысл нашей жизни — дарить себя миру с момента нашего рождения.

Мне кажется, что у нас есть врождённая потребность участвовать в чём-то большем, и мы начинаем ее чувствовать с рождения. Что это означает? Когда рождается младенец, это уже дар для родителей. С этой точки зрения, я не рассматриваю родителей и детей так, как обычно эту диаду понимают — что, вроде как, родители отдают, а дети получают, как будто мы про еду говорим. Любовь — это не еда, но тем не менее мы часто говорим, что родители эту любовь дарят. А дети эту любовь принимают так, как будто дети пустые, в то время как родители наполняют детей «едой» — любовью и всем остальным.
Мне кажется, что человеческое развитие устроено иначе. Я иначе понимаю эту идею «давать и получать». Самая главная ответственность родителей состоит в том, чтобы принимать детей радушно, с любовью. Мне кажется, главное — это не отдавать что-то детям, а принимать детей. Я говорю сейчас про обратное движение, про обратный вектор. Первый дар, который родитель может дать ребёнку — это чувствительность и восприимчивость. Когда к вам в терапии приходит пациент и говорит: «Мои родители никогда меня не видели, никогда меня не ценили», — можно сказать, что пациент вам говорит: «Родители так и не поняли, что я для них подарок». Когда родитель не принимает ребёнка таким образом, ребёнок чувствует себя нежеланным.
Может быть, вы слышали имя Винникота, британского детского психоаналитика. Он в частности пишет, что первая школа ребёнка — это быть объектом первичной ценности в глазах родителя. Если ребёнка родители видят как главную ценность, только тогда ребёнок может стать субъектом. Я схожим образом понимаю детское развитие.
Полагаю, что человеческое развитие функционирует через ритм: отдавать-брать, давать-принимать. Когда тебя принимают, это создаёт ощущение благодарности, и эта благодарность взращивает в нас щедрость, из этой щедрости мы творим новое, эта щедрость и создаёт в нас мотивацию двигаться вперёд, в будущее.
Я думаю, что вы понимаете, что такое ритм «отдавать-принимать» и как этот ритм создаёт движение развития, как этот ритм задаёт наш рост в будущее. Мне кажется, что только когда люди чувствуют что-то приятное, что-то хорошее, только тогда они движутся в будущее. Если они чувствуют себя травмированными и пустыми, то они застревают на месте.
Что же происходит, если что-то идёт не так? Например, трёхлетний или четырёхлетний мальчик хочет обнять маму, а мама только что поссорилась с папой, у них была большая ссора, и мама отталкивает ребёнка. Первое, что думает ребёнок: «Что я сделал не так?»

Приведу ещё один клинический пример. Почему мне всегда был интересен стыд? Мне очень интересно понятие стыда, потому что стыд объясняет ингибирование нашего развития и роста, именно поэтому эта тема мне так интересна. Я помню, когда я только начинал свою карьеру терапевтом, у меня были очень строгие супервизоры, они мне говорили: «Ни в коем случае нельзя отвечать на личные вопросы пациентов». Я, если честно, не думал, что это такое уж табу, поэтому я обычно отвечал на вопросы. 35 лет назад я был на программе постдипломного психоаналитического образования в Чикаго в Северо-Западном университете, и как-то раз на сессии молодая женщина спросила меня: «Вы женаты?»
Она задала мне этот вопрос, и из-за того, что у меня в голове возникли голоса супервизоров, я ответил следующей формулировкой: «А почему Вы спрашиваете?» И я пожалел об этом. Сейчас я просто отвечаю «да» или «нет», и всё на этом заканчивается. Но тогда я спросил: «А почему Вы спрашиваете?» Женщина мне ответила: «Да, действительно, не стоило ожидать, что Вы ответите мне на личный вопрос». Меня очень заинтересовал её ответ: «мне не стоило ожидать», «не стоило надеяться». Это уже зародыш стыда. Кстати сказать, вы все говорите по-русски. Поэтому, если вам интересна тема стыда и совести, то я советую в первую очередь Достоевского, его «Записки из подполья». Когда я веду курсы, всегда в качестве обязательного чтения даю эту книгу. Мне кажется, что это идеальное учебное пособие по стыду и совести. Молодая женщина спросила меня «Вы женаты?», а я задал ей встречный вопрос: «Почему Вы спрашиваете?» Она почувствовала себя отвергнутой <…>, она не получила от меня ничего, не получила ответ на свой вопрос и поэтому вектор оказался направлен на неё саму. Она интроецировала это отвержение и застыдила себя: «Мне не стоило задавать этот вопрос, не стоило думать, что вы на него ответите».
С моей точки зрения, происхождение стыда можно объяснить следующим образом: когда мы рождаемся, когда мы ещё младенцы, мы смотрим на мир из того, что Винникот назвал психосоматическим единством. Наша психика и наше тело объединены. Это наш дом, и мы из этого дома смотрим на мир, смотрим наружу. Вы смотрите на мир из своего тела. Когда мы травмированы, когда наши надежды, связанные с устройством мира, с отношениями не оправдываются, разрушаются, первое, что происходит — ум диссоциирует, то есть ум отделяется от тела и происходит нечто очень интересное. Защита, которую я считаю очень важной. Мне кажется, что Фрейду стоило больше об этом писать, но у него об этом мало текстов. Мне это очень интересно.

Контрфобическая защита. Фобия — это страх чего-то плохого. Страх безнадёжности, страх негатива. И вы избегаете любой ценой того, чего боитесь. Контрфобия — это фобия наоборот, когда вас влечёт что-то плохое. Звучит контринтуитивно, абсолютно нелогично, но у контрфобической защиты есть цель. Цель состоит в том, чтобы растворить внешнюю угрозу, слившись с ней, став ее частью.
Во время Второй мировой войны Франция была захвачена Германией, и во Франции сформировался режим Виши. И это похоже на то, что делает моя пациентка, почувствовав разочарование из-за моего ответа. Пациентка начала себя стыдить. И это формирование похоже на то, что она увидела снаружи. Правительство Виши — это, по сути, такая интернализация нацистов, когда французское правительство думало, что в случае, если оно будет похоже на политику, которую ведут нацисты, то их пощадят. Это то, что происходит в нашей жизни. В случае любого значительного разрыва сознание выпрыгивает из тела, диссоциируется, и сознание тянется к отвержению, к угрозе, идентифицирует себя с ней. Вы наверняка слышали термин идентификация с агрессором. Вот это та же самая защита. В результате идентификации с агрессором возникает интроекция агрессора, и она принимает форму стыжения себя.

Если вы еще не читали, я очень рекомендую — мне кажется, это лучший текст Фрейда — работу «Скорбь и меланхолия». Фрейд описывает то, что я сейчас проговариваю как интроекцию. Человек расстраивается из-за отвержения и идентифицирует себя с этим отвержением. Это и есть исток стыда. Так формируется привычка стыдить себя. Мы всё время говорим о стыде, но проблема, как мне кажется, не только в стыде как таковом, а в том, что у людей есть привычка стыдить самих себя из-за травмы, если она есть, из-за травмы отвержения, если она случилась. Самостыжение принимает форму совестливости <…>. Когда пациентка задала мне вопрос, и я не ответил, она сказала: «Ну да, мне не не стоило». Её сознание отделилось от её тела. Она видит себя как будто бы снаружи. Есть разница между двумя терминами: самосознание и самостыжение.
Самосознание включает тело, но когда нам неловко, когда нам стыдно, это всегда нападение на себя, это всегда что-то негативное. Эта пристыженность несет в себе исток разрыва в отношениях. Разрыв в отношениях интроецируется в виде стыда. Если мальчик бежит к маме и хочет ее обнять, а мама его отталкивает, первое, что думает мальчик: «Что я сделал не так?». Заметьте, пожалуйста, что отвержение мальчик сразу же интерпретирует как то, что это он сделал что-то не так. Это можно понять чуть лучше через цитату Винникота. Мне кажется, эта цитата очень важна. Фраза Винникота звучит следующим образом (если вы хотите понять стыд, то важно сосредоточиться на этой фразе: «не существует травмы за пределами всемогущества».
Что имеет в виду Винникот? Он имеет в виду, что всё плохое, что происходит с ребёнком, это не совпадение для него, это что-то неслучайное. Ребенок всему находит какую-то причину. Он интерпретирует всё плохое, что с ним случилось, как наказание. И это всё равно что наказание. Все плохие вещи, которые с нами происходят, мы интерпретируем через своё всемогущество. Всемогущество означает, что я контролирую мир. Ребенок так думает — что контролирует весь мир, в том числе то плохое, что с ним происходит: «Если со мной произошло что-то плохое, это означает, что я этому причина. Я что-то сделал не так, и из-за этого со мной произошло что-то плохое». Поэтому когда ребёнка бьют, когда ребёнок сталкивается с сексуальным насилием, ребёнок сразу же чувствует стыд. Что я сделал, чтобы это заслужить? Я, должно быть, сделал что-то плохое, раз меня так наказывают. В каком-то смысле дети делают вывод о своей плохости, делают заключение о том, что они плохие, потому что с ними произошло что-то плохое. С этой точки зрения, стыд всегда основан на результате. Если вернуться к клиническому примеру, когда женщина меня спросила, женат ли я, если бы я сказал «да» или «нет», ей бы даже в голову не пришло, что она сделала что-то не так, то есть всё было бы нормально. Она бы не подумала, что как-то неэтично задавать такие вопросы. Она подумала, что спросила что-то не то, только когда я не ответил на её вопрос.
Стыд всегда возникает после какого-то результата. Моральное чувство стыда связано с результатом. Успех — это хорошо. Неудача — это плохо. Выигрывать — хорошо, проигрывать — плохо. Иметь власть — хорошо, быть слабым — плохо. Быть сильным — хорошо, быть слабым — плохо. Стыд всегда связан с успехом, с результатом. Почему так? Возможно, это из-за того, что стыд очень примитивен. И это рудимент эволюционной морали. А эволюция, как вы знаете, это выживание сильнейших. Если вы выжили — значит все хорошо, вы сильный. Если вы не выжили — то вы умерли, и всё. И мне кажется, что стыд — это производное этого процесса. Таким образом, стыд — это мораль силы и слабости, сильного и слабого. В каком-то смысле это фашистская мораль. Фашизм был основан на таком представлении о стыде.

Что ещё важно в стыде и о чём важно помнить (об этом очень мало теоретиков говорят, даже в книгах о стыде). Человек не только стыдит, но является жертвой своего собственного стыда. Это может помочь нам понять, почему жалость к себе всегда связана со стыдом. Перед тем тем как я перейду к чувству жалости к себе, я хочу сказать ещё кое-что. Мне кажется важным разделить вину и стыд. Основное различие состоит в следующем: вина, как я ее вижу, связана с совестью и с болью угрызений совести. Это означает: я сделал что-то плохое, и теперь я испытываю угрызения совести, испытываю раскаяние и хочу возместить нанесённый ущерб. Если вы читаете психоаналитические тексты, вы знаете, что Мелани Кляйн писала о вине и репарации, возмещении ущерба. Вина всегда связана с угрызениями совести, с сожалением и желанием возместить ущерб, который вы нанесли другому. Вот это вина. Стыд — это совсем другое. Если вы сделали кому-то больно, то стыд никак не связан с желанием компенсировать как-то вред. Стыд — это самобичевание, бесконечно самобичевание за то, что вы сделали кому-то плохо. Понимаете разницу? Стыд больше связан с садизмом, аутосадизмом, садизмом по отношению к себе. Фундаментально стыд — это зацикленность на себе. Вы зациклены на самом себе, есть определенная нотка нарциссизма в стыде. Важно помнить, что стыд связан с формой нарциссизма и зацикленностью на себе. Стыд сфокусирован на прошлом, а вина — нет. Если что-то произошло в прошлом, то вы можете начать говорить себе: «Почему я это сделал, как я мог это допустить?» Начинаете заниматься самобичеванием за то, что произошло в прошлом. Если вы сделали кому-то больно, то вы начинаете себя бичевать за то, что вы это сделали, и вам важнее наказать себя, чем что-то предложить другому человеку, чем возместить ущерб.
Ещё один важный момент может помочь понять разницу между виной и стыдом. Фридрих Ницше, немецкий философ, написал очень глубокую фразу, я сейчас её зачитаю:
«Наказание смягчает чувство вины».
Что это означает? Наказание ингибирует вину, наказание тормозит вину. Можете себе представить, что было бы, если бы все родители мира задумались об этом? Какие у этого были бы последствия? Мы пытаемся научить наших детей быть ответственными через наказание. Нам кажется, что наказание научит наших детей брать на себя ответственность. Но это не так.
Почему? Как можно интерпретировать высказывание Ницше? Давайте представим, что есть старший брат, который играет с младшим братом в компьютерную игру. Младший брат провоцирует старшего брата, подначивает его и наконец старший брат так злится, что бьёт маленького братика, и младший брат начинает плакать. Сразу же после того, как старший брат ударил младшего, он начинает испытывать угрызения совести и вину. Он знает, что он старше и что он уже большой, и он чувствует вину за то, что избил братика. Но это длится две минуты. После этого младший брат, плача, бежит к маме и рассказывает ей о том, что сделал старший брат. И тогда мама прибегает, начинает кричать на старшего брата и говорит: «Иди в свою комнату. Ты же взрослый. Ты должен знать, как себя вести». Как вам кажется, что будет чувствовать старший брат? Он будет чувствовать вину или будет чувствовать себя жертвой мамы, жертвой несправедливого наказания?

Наказание не взращивает ответственность, потому что в результате наказания вы чувствуете себя жертвой. Наказание делает из вас жертву. Виктимизированный человек не будет чувствовать ответственность. Никогда. Если вы жертва, то вам кажется, что весь мир вам чего-то должен, а не что вы что-то должны миру.

Основное различие между виной и стыдом — это жалость к себе. Если перед вами настоящая вина, то она не будет связана с жалостью к себе. Если вы видите саможаление, если вы видите самобичевание, то человек испытывает стыд и пытается себя как-то наказать. Стыд и самобичевание всегда идут рука об руку.

Помните, я говорил о страсти? Стыд ингибирует страсть как раз из-за сомнения в себе, из-за неуверенности в себе. Стыд создаёт неуверенность в себе, и из-за этого вы уже не можете вести себя уверенно, вы не можете выражать себя в жизни, проявлять себя в жизни. Из-за этого вы чувствуете себя более пассивно, и в этой пассивности вы начинаете жалеть себя ещё больше, потому что вы не можете жить своей жизнью. Так что самобичевание часто связывается с завистью: «бедный я, мне так плохо, а все остальные так хорошо живут». Самобичевание часто идет рука об руку с идеализация других людей и того, как другие люди счастливы.
Итак, в отношениях возникает разрыв, после разрыва возникает стыд, самостыжение ретроспективно, после ретроспективной оценки событий человек винит себя за разрыв в отношениях, дальше возникает саможаление, жалость к себе из-за того, что вы — мишень вашего стыда и, чувствуя себя жертвой, вы также чувствуете зависть ко всем остальным, так как вы начинаете быть очень пассивными в жизни. Самобичевание приводит к фатализму — ощущению, что жизнь никогда не станет лучше. «Я жертва судьбы. Ничего хорошего меня больше не ждет».
Пока скажу последнее. Стыд связан с ещё одним чувством, а в частности, с возмущением, с ресентиментом. В XIX веке Ницше об этом писал. Он как раз использовал термин ресентимент. Если человек не может выразить свою злость в конфликте с другим человеком, то человек чувствует себя загнанным в угол в своей жизни, и тогда злость накапливается вместе с обидой, с негодованием. Есть такое понятие в английском — Road Rage — это агрессивное поведение на дороге, когда вы начинаете злиться на всех, когда вас подрезают, и вы начинаете подрезать. Вот так же работает и это постоянное недовольство собой: агрессивное поведение на дороге — это как раз-таки вытеснение. Вы злитесь не на других водителей, вы злитесь на мир. И ресентимент, обида — это то, что вырастает из самобичевания и стыда, потому что стыд делает вас пассивными, ингибирует вашу жизнь, загоняет вас в угол и мешает вам самовыражаться с уверенностью в себе и со свободой. Вы чувствуете себя загнанным в угол и жалеете себя, потому что вы — мишень судьбы. Вы завидуете всем остальным, и в конечном итоге вы начнёте чувствовать обиду. Обида — это очень опасное чувство, особенно если его разделяет группа людей. Вы скрываетесь от своего собственного индивидуального стыда, присоединяясь к какой-то группе <…>.
Надеюсь, что я смог ясно объяснить истоки стыда и характер этого чувства, то, как стыд связан с пассивностью, как наша страсть превращается в пассивность, и из этой пассивности произрастает стыд, зависть, самобичевание, обида — все это переплетается. Именно поэтому мне так нравятся «Записки из подполья». В этом тексте, хотя это совсем небольшой текст, Достоевский очень много пишет про ненависть. Делать назло, причинять боль другим — это то, что мы делаем, когда мы сами чувствуем себя жертвой, если мы завидуем другим, мы хотим причинить им боль <…>.
В терапии мы взращиваем самопонимание вместо самобичевания. У меня есть пациент, мужчина, который приходит по понедельникам утром и каждый раз занимается самобичеванием за то, что он в субботу вечером напился. Я ему говорю: «Но легко сейчас заниматься самобичесванием, вы сейчас задним числом об этом думаете. Сейчас понедельник, утро. А что было в субботу вечером перед тем, как вы первый напиток употребили? О чём вы думали?» Стыд, ещё раз скажу, существует только задним числом, только ретроспективно. Я призываю его к ответственности за его решение, за его выборы, за его действия. Что произошло до того, как он начал пить в субботу вечером? Понять причины, почему он пил, а не винить себя за произошедшее.
Ещё один очень важный для меня принцип — это горевание. Помните, я говорил, что мы стыдим себя в первую очередь из-за того, что мы разочарованы в отношениях. И эти желания, влечения в отношениях необходимо реинтегрировать, вернуть себе. И это происходит через процесс горевания. Горевание в терапии — это не просто отпускание. Если у человека умирает мать, недостаточно просто принять то, что мамы больше нет, мама больше меня не обнимет. Этого недостаточно. Например, если ко мне приходит пациент, молодая женщина, которую никогда не обнимала мать, и если я задаю ей вопрос: «А вы хотите, чтобы мама вас обняла?» — она тут же погружается в реальность и говорит: «Но этого никогда не будет». Она не может отличить реальность и своё желание. Я ей не задавал вопрос, обнимет ли её мама, я задал ей вопрос, хочет ли она, чтобы мама ее обняла. Желания теряются. Желания утрачивается из-за стыжения себя, их необходимо снова интегрировать, реинтегрировать их через горевание. Мы возвращаем все желания, в которых мы разочаровались, которые не реализовались. Я об этом написал своей первой книге «Отчаяние и потеря надежды».
Желание необходимо реинтегрировать. Мне кажется, что самопринятие — это первый шаг в терапии. Самопринятие означает, что вы принимаете все голоса в вашей голове, все мысли, все чувства, все желания — всё. В человеке нет чувства морали, мораль существует только снаружи — в действиях, внутри морали нет. Поэтому придётся интегрировать и принять всего себя. И здесь я продолжаю фрейдистскую мысль. Самое главное, мне кажется, что сказал Зигмунд Фрейд в своей жизни — про парадокс эмоциональной жизни. Большинство людей пытается избежать своих «плохих» мыслей, «плохих» чувств. Если кажется, что какое-то чувство плохое, человек пытается от него сбежать. И Фрейд писал, что чем дальше мы пытаемся убежать, тем больше мы отыгрываем эти плохие мысли и чувства в мире. Тут нет линейной зависимости. Нельзя убежать от своих мыслей и чувств, это невозможно. Почему? Фрейд об этом тоже написал: потому что они возвращаются уже в вытесненной форме. Фрейд описал этот парадокс: только если мы увидим свои чувства и желания и интегрируем их внутренне, тогда мы сможем разбавить их интенсивность и нам не придётся их отыгрывать. Это самый важный психоаналитический принцип. В горевании мы пытаемся всё интегрировать так, чтобы у нас бы выбор, чтобы мы автоматически не отыгрывали. То, чего мы хотим, то, что внутри нас происходит.

Вопрос: Как вы понимаете бессознательное чувство вины и как отличаете его от стыда?
Питер Шабад: Вина — это обычно ощущение неловкости из-за того, что вы сделали по отношению к другому человеку, и вы автоматически думаете, как это компенсировать. Стыд — это жертвенность, это самобичевание. Если вы видите очень много самонаказания, очень много садизма по отношению к себе — то это стыд, а не вина. Если вы видите жалость к себе, то это про стыд, а не про вину. Если человек постоянно говорит о прошлом и не хочет никак компенсировать совершённое и не смотрит в будущее, то это стыд. Вина всегда направлена в будущее, а стыд — это постоянное самонаказание из-за того, что вы сделали в прошлом. Стыд — это движение по кругу, бесконечное движение по кругу.

Вопрос: Почему вы не используете мазохизм в определении аутосадизма, есть ли место мазохизму в стыде?
Питер Шабад: Я не верю в мазохизм как таковой, в мазозистический аффект. Мазохизм, как мне кажется, это часто следствие. Сейчас я приведу пример. Например, если у вас есть родитель, который вас часто подводил или часто как-то вас разочаровывал, то, скорее всего, в вашей голове существует идеализированный родитель, о котором вы мечтаете. И от этой идеализации поможет избавиться только горевание. Без горевания эта фантазия об идеализированном родителе так и останется в голове.
Мазохистический аффект — это постоянное желание изменить реального родителя в идеального родителя. Но это невозможно. По сути, это всё равно что биться головой об стену реальности. Мазохизм часто оказывается следствием непрожитого горя. И из-за того, что вы не прошли горевание, вы не в контакте с реальностью. Вместо этого вы погружены в идеализированную реальность. Люди, пережившие травму, очень часто в фантазиях погружаются в идеализированное прошлое, до момента травмы. И человек постоянно пытается вернуться в эру до травмы, но это невозможно. Если вы замужем и пытаетесь поменять своего мужа, превратить мужа в желаемого мужа, это никогда не получится, потому что муж такой, какой он есть, он не будет вылепливаться под ваши желания. Это и есть следствие мазохизма. Но, мне кажется, причина тому — злость, гнев. Поэтому я и говорю про гнев. Например, если вы понимаете, что вы никогда не сможете изменить родителя, никогда не сможете изменить супруга, то вы будете злиться. Если вы не отказываетесь от фантазии, от желаемой фантазии, то следствие этого будет мазохизм, но мазохизм — не причина. То есть, мне кажется, что намерение не мазохистическое, намерение совсем другое. Хотя жалость к себе я тоже не считаю первичным аффектом. Это следствие стыда. Вы чувствуете себя жертвой своего собственного стыда.
Например, если я вам скажу: «Смотрите, какой я жалкий, я никудышный, бедняга, у меня ничего не получается». Это даже звучит парадоксально. Когда вы стыдите себя, вы думаете, что с вами что-то не так, вы плохой, но параллельно идёт ощущение жалости к себе: «Может быть, просто это всё несправедливый мир, а я в нём пешка?» Это ирония чувства стыда. Но эти две мысли, эти два чувства всё время существуют. Но при этом ещё раз скажу, я не верю то, что мазохизм является первичным влечением. Ещё один момент: мне кажется, психологические симптомы часто воспринимаются как мазохистические. Но их цель — не нанести себе ущерб, а показать терапевту, какая вы жертва, чтобы вовлечь терапевта, привести терапевта на место преступления.
Психологические симптомы — это невербальная коммуникация. Я очень много об этом писал. Это доказательство произошедшего. В книге я писал о симптомах как о невербальной коммуникации, которая пытается воздвигнуть памятник травматичному опыту, доказать, что травматичный опыт реально произошёл. Не забывайте про диссоциацию сознания и тела в момент травмы. Дальше сознание может вас дурачить и, может быть, даже создавать иллюзию, что ничего этого не произошло. Но в теле воспоминание всегда хранится, и через невербальные симптомы — депрессию, тревожность — вы пытаетесь доказать своему терапевту, что всё это правда.
Почему вы в депрессии? А вот почему, вот моя история, вот мой мой нарратив. Симптомы — это как повторяющийся след из хлебных крошек, которые человек оставляет для того, чтобы всех окружающих людей, всех свидетелей привести к сцене преступления и показать, где я стал жертвой травмы. Можно сказать, что психологические симптомы — это подавленная жалость к себе, которой не было места, когда человек переживал травму. Почему? Потому что человек винил себя за травму. Теперь это переносится на других людей. То есть я хочу, чтобы другие люди меня жалели, потому что сам я себя не пожалел.

Ссылка на оригинальное видео

https://t.me/iappsy/71

https://youtu.be/LBAPf5r3oHs